Воспитание Души Лотман 6,4/10 4982 reviews
  1. Лотман Воспитание Души Купить
  2. Лотман Воспитание Души Скачать
  3. Воспитание Души Лотман

Книга «» Новый том, составленный сотрудниками кафедры русской литературы Тартуского университета, представляет еще одну грань замечательного ученого — его удивительный талант педагога, просветителя, способного говорить о сложнейших научных проблемах языком, доступным пониманию самого широкого круга читателей. Здесь впервые становятся доступными статьи, разбросанные по малотиражным редким газетам, а также работы, никогда не печатавшиеся прежде на русском языке или вовсе не публиковавшиеся. Первый раздел — мемуарный. Читатель получит воспоминания Ю. Лотмана, названные со свойственной ему иронией в свой адрес «He-мемуары» (ранее они были напечатаны в малотиражном научном издании «Лотмановский сборник»), а также интервью, где он, отвечая на вопросы, рассказывает о своей жизни, о своих учителях, о коллегах-ученых. «У всех была разная война.» Впервые: Тартуский государственный университет.

1 (под рубрикой: «Ветераны вспоминают») О войне рассказывать очень трудно, потому что все слушатели (те, кто не были на войне) имеют о ней ясное представление, а рассказывающие (те, кто были на войне) ясного представления о ней не имеют: для того чтобы иметь ясное представление, надо видеть на расстоянии, а наше поколение видело войну слишком вблизи. Всем ясно, что война — вещь плохая, но молодость — вещь хорошая. А наша молодость прошла на войне, поэтому у нас о войне не только плохие воспоминания.

Кроме того, как у всех людей разная жизнь и разные о ней представления и воспоминания, так у всех была разная война. Знать войну вообще так же невозможно, как знать жизнь вообще. Я знаю ту войну, которая была у артиллериста, кадрового солдата (я был призван в армию со второго курса Ленинградского университета еще в 1940 году), успевшего к ней психологически подготовиться и получить некоторые (не очень большие) профессиональные навыки; провоевавшего в 1941—1944 годах на южном фронте и только в 1944—1945-м попавшего на север — в Эстонию, Польшу, а затем — Германию. Это все важно: в артиллерии одна война, в пехоте — другая, в степи одна война, в лесу и болоте — другая, в 1941 году одна война, в 1942-м — другая, в 1943-м — третья, четвертая, пятая. В одних случаях страшнее всего мороз, в других — танки, в третьих — комары и пикирующие самолеты, в четвертых — старшина или стертые ноги. Трудности всегда разные.

Лотман, Юрий Михайлович. Воспитание души [Текст]: воспоминания. Беседы о русской культуре / Ю. Лотман; сост. Кузовкина, Р. - СПб.: Искусство-СПБ, 2003. Аннотация: Том сочинений Ю. Лотмана представляет его удивительный талант педагога и просветителя. В книге впервые собраны публицистические выступления, автобиографические тексты. С Лотманом-драматургом знакомит сценарий телевизионного фильма о Пушкине. Торрент скачать бесплатно фильмы, сериалы, игры, музыка, книги, программы, КПК » Книги торрент скачать » Лотман Ю.М. - Воспитание души [2003, PDF, RUS] торрент скачать бесплатно.. Год издания: 2003 Автор: Юрий Михайлович Лотман Жанр или тематика: Культурология Издательство: Искусство-СПБ ISBN: 5-210-01575-0 Язык: Русский Формат: PDF Качество: Отсканированные страницы + слой распознанного текста Интерактивное оглавление: Да Количество страниц: 378. Юрий Михайлович Лотман (28 февраля 1922, Петроград — 28 октября 1993, Тарту). Воспитание души. Воспитание души. Не-мемуары (часть 1)/ Yuri Lotman Non-Memoirs. Книга « Воспитание души ».. Читатель получит воспоминания Ю. Лотмана, названные со свойственной ему иронией в свой адрес «He-мемуары» (ранее они были напечатаны в малотиражном научном издании «Лотмановский сборник»), а также интервью, где он, отвечая на вопросы, рассказывает о своей жизни, о своих учителях, о коллегах-ученых.

Общее только одно: их всегда неизмеримо больше, чем человек может вынести физически. Поэтому преодолеть эти трудности можно лишь волей, характером или душой. Но есть на войне и свои радости, и их не так мало. Во-первых, война всё очень упрощает.

Упрощает она жизненные нужды — почти все из того, что до войны казалось важным, из-за чего люди хлопотали, ссорились, шли на компромиссы, старались приобрести, оказалось ненужным: потребности в еде сводятся к котелку каши, дом — землянка, которую каждый очень скоро может научиться строить, а копать ее и рубить для крыши лес можно в любом месте, ни у кого не спрашивая, основное удобство — чтобы ноги были сухие. А для этого есть простое средство: портянку верхним концом наматывать на голую ногу: пока нижняя половина мокнет — верхняя сохнет от тепла ноги, через полчаса можно перемотать верхним концом вниз — и ноги сухие или хотя бы теплые. Таких радостей очень много, и их быстро научаешься ценить. Упрощаются и нравственные задачи.

Для меня, например, для того чтобы быть собой довольным, считать себя порядочным человеком и иметь спокойную совесть, нужно было, чтобы телефонная связь между наблюдательным пунктом и батареей работала без перебоев. Это бывает очень трудно, требует умения и физических сил, постоянно связано с опасностью для жизни, но не требует никаких духовных поисков, разлада с собой, самоанализа. Умеешь работать и не трусишь — и всё в порядке.

В мирной жизни бывает сложнее. Город и время (Тарту, 28 декабря 1992 года).чем город построенный отличается от чертежа или раскопок?

Тем, что это живой организм. Когда мы стараемся понять его, мы складываем в своем сознании какую-то одну доминирующую структуру — скажем, пушкинский Петербург, Петербург «Медного всадника». Петербург Достоевского или же Петербург нашего времени. Мы берем какую-то остановленную временную точку. Но это в принципе неадекватно реальности.

Потому что город, даже если он встроен по какому-то строго военному и как будто бы застывшему, установленному плану, как только он стал реальностью — он зажил; а раз он зажил, он все время не равен сам себе. Он меняется в зависимости от того, с какой точки зрения мы смотрим на него. Даже в самом простом смысле; например, мы сейчас можем смотреть на Петербург с самолета, — Пушкин не мог смотреть на Петербург с самолета, он только мог вообразить эту точку зрения.

Мы не можем посмотреть на Петербург, например, как он выглядит из Парижа. Это разнообразие точек зрения дает разнообразие реальных потенций того, что означает слово «Петербург», что входит в образ Петербурга. Потому что он живой, что он сам себе не равен. Мы создаем некую модель, жесткую, которая сама себе равна, и она очень удобна для стилизаций, для исследовательских построений.

Но в модели нельзя жить, нельзя жить в кинофильме, нельзя жить ни в одном из наших исследований. Они не для этого созданы.

Воспитание души лотман

А жить можно только в том, что само себе не равно. То, что все время о себе говорит на разных языках. Ведь Петербург, это очень интересно, был задуман как военная столица, помните: «Люблю, военная столица / Твоей твердыни дым и гром»? А что такое военная столица, военное поселение? Это план, который когда-то и кем-то был нарисован. И город должен быть точно таким же, как план. Но в таком городе нельзя жить.

Там нельзя не только жить, там и умереть нельзя. Там не будет жителей.

Там первоначально будут только солдаты. Но раз только солдаты, то там со временем появятся, извините меня, дамы. Там появится быт. А быт в принципе неоднозначен. Одна из особенностей быта состоит в том, что он не переводится на один язык, как не переводится на один язык живое существо. Можно модель живого существа на один язык перевести, можно кинофильм о живом перевести, все то, что рукотворно.

А то, что нерукотворно, на один язык не переводится. Жизнь обязательно должна сама себя не понимать, сама все время должна вступать в конфликты с собой. Раз появляется рядом с Петербургом Пушкина Петербург Достоевского, значит, город — живой. Уже Петербург «Медного всадника» не был единым, значит, уже существовала какая-то жизнь. В чем отличие жизни от идеи? Идея всегда одновременна и поэтому мертва.

Вся история человечества состоит в том, что мы пробуем реализовать идею, самую хорошую; а идею реализовать нельзя в принципе, она — одновременна. А жизнь поливременна.

Поэтому Петербург все время занимался тем, что сам с собой воевал, сам себя переделывал, сам все время как бы переставал быть Петербургом. Сколько можно привести текстов, в которых утверждалось — это уже не Петербург. Раз уже перешло за Невскую заставу, это уже не Петербург, это уже что-то другое. Чем неподвижнее — тем заметнее перемены. Это глубочайшая иллюзия думать, что подвижное меняется, а каменное запечатлевает.

Именно каменное — лицо этого города. Потому что он каменный, потому что он неподвижен, потому что он прибит железным гвоздем к географии, — он стал динамичным. Он как волновой камень, он бросает в культуру, он принимает из культуры.

И наконец, он вторгается извне. Когда некоторый организм оказывается в какой-то среде, то он, с одной стороны, стремится уподобить эту среду себе, переделать ее под себя, а с другой стороны, среда стремится подчинить его себе. Это постоянно создает сложную динамику взаимодействия. Это проблема Петербурга.

А Петербург — это Россия. Отношение к обнаженному телу у нас и в немецкой армии было совершенно различным.

Лотман Воспитание Души Купить

Причем здесь явно сказывалась разница между европейским и восточным взглядом на этот вопрос. Немцы не только не стыдились (все наши наблюдения шли через линию фронта, потому мое мнение нуждается в корректировке) расстегнутости, обнаженного тела, но даже, видимо, находили в этом особый стиль. Они охотно разъезжали по фронту голые на мотоциклах, на немецких воинственных плакатах фронтовой немецкий офицер всегда изображался в расстегнутой на груди форме и с закатанными рукавами (вероятно, в немецкой армии все это воспринималось как «марциальный шик»). У нас было принято стыдиться своего тела (я не помню, чтоб кто-нибудь из нас, особенно из крестьянских ребят, раздевался для того, чтобы загорать).

Воспитание души лотман

Если в жару на работе мы позволяли себе вольность, это могло быть до пояса голое тело, но при обязательных штанах и сапогах. Зато, замечу, зимой мы всегда ходили в шапках и европейский шик мужчины — ходить на морозе без шапки — нам был совершенно не знаком. Когда я много лет спустя (это было в Норвегии) заметил своему уже немолодому другу, ходившему на морозе с обнаженной головой, не холодно ли ему без шапки, то получил ответ: «Но это же так молодит». Замечу, между прочим, что в России покрытая даже в жару голова мальчишки тоже имеет свой шик, но противоположный — она взрослит.

Оценка может меняться, но принадлежность головного убора к семиотике возраста сохраняется.Энтомология всегда была предметом моей любви, это чувство осталось даже после того, как я отказался от идеи самому сделаться исследователем насекомых. Особенно привлекали меня прямокрылые и сетчатокрылые, а о жесткокрылых я собирался писать исследование, и мне до сих пор жалко, что я его не написал. Но к паразитам, и среди них особенно к вшам, у меня было какое-то физиологическое отвращение. Увидев у себя на рубашке крупную белую вошь, я в прямом — неметафорическом — смысле слова содрогнулся и еле сдержал рвоту. Действовал я решительно, в соответствии с обстановкой.

Я развел костер, поставил на него ведро с водой, разделся догола и все, кроме сапог и документов, запихал в ведро. К счастью, этот суп успел хорошенько свариться, прежде чем нам объявили марш.

Я наскоро все выжал и, мокрый до нитки, отправился догонять взвод. Таково было первое впечатление. Однако острота его скоро притупилась, и с постоянным появлением вшей и с постоянной необходимостью с ними бороться пришлось примириться. К счастью, в конце сорок первого или в начале сорок второго (не помню точно) было найдено верное средство.Ранней весной 1944 года фронт находился на Западной Украине и врезался в расположение противника узким длинным клином. На нашем участке он образовал своеобразный язык длиной около двадцати километров, но шириной всего от двухсот метров до километра. Наблюдательный пункт был вынесен на самое его острие, а пушки находились у основания.

Противник простреливал нас с трех сторон, и практически непростреливаемого места в нашем пространстве не было. К этому нужно прибавить, что ранняя весна растопила снег, а почва оттаяла только местами, так что ходить приходилось в воде то по щиколотку, то по колено, скользя по льду под водой или же погружаясь в клейкую массу чернозема. Каждой ногой мы вытаскивали из земли пуд жидкой черной клейкой массы. Бегать по такому пространству было абсолютно невозможно, ходить исключительно трудно. А нам, связистам, ходить приходилось непрерывно. Противник вел довольно плотный обстрел этого пространства, столбы воды, грязи и куски льда вставали со всех сторон, мокрые шинели висели на плечах как пудовые, а морды были настолько грязные, что без хохота смотреть друг на друга было невозможно.

Я шел по линии, где-то пересеченной осколком, продвигался через эту кашу чернозема, воды и льда и попал под густой, сконцентрированный обстрел. Не помню, какими словами я выражал свои чувства, но могу представить, что это была та лексика, которую лингвисты иногда именуют экспрессивной. Пришлось лечь в грязь на какую-то корягу.

Купить

Осколки и комья мокрой грязи шлепались вокруг. В это время по воде и грязи, подымая фонтаны, прямо на меня выбежал большой, весь залепленный грязью, заяц. Ему не везло, как и мне: он влево — и мина падает влево, он в другую сторону — и туда проклятая. Видимо, совершенно одурев, он, брызгая водой и грязью, побежал прямо на меня и встал, почти упершись носом в мой нос (очень может быть, что глаза у меня были скошены, как у него). Мы в недоумении уставились друг на друга.

Помню, меня поразила мысль, что заяц, очевидно, думает то же самое, что и я: «Какая гора железа направлена сюда с единственной целью меня ухлопать». Эта же мысль мелькала и у меня, правда с некоторым оттенком гордости, — испытывал ли заяц гордость, сказать не могу. Одна мина упала совсем рядом и совершенно завалила нас водой и грязью. Заяц, видимо решив, что это уж слишком, бросился по воде в сторону. Я подумал, что он, пожалуй, прав и это место лучше покинуть, потому что оно, видимо, противнику понравилось. Бежать было невозможно, я побрел.

Обернувшись невзначай, я увидел, что заяц тоже бредет, но вприпрыжку, с трудом вытягивая ноги из грязи (думаю, зоологи никогда не видели зайца в таком виде). Я подмигнул ему, и мне показалось, что он улыбнулся. Больше мы не встречались. Вряд ли стоит подробно, неделю за неделей, месяц за месяцем, описывать события войны. Мне они интересны, потому что касаются меня.

Исторической ценности они не имеют, не потому, что исторические ценности порождаются участием в событиях «великих людей», а потому, что они порождаются литературным талантом того, кто описывает. Толстой писал, что случай, когда нищий музыкант в швейцарском городе Люцерне в течение получаса играл слушавшим его богатым англичанам и не получил ни от кого из них ни гроша, — случай, достойный включения в перечень событий мировой истории. Поэтому величина события — производная от того, что произошло, способности наблюдателя осмыслить и передать это событие и культурного кода, которым пользуется получающий информацию. Поскольку я не обладаю необходимой способностью показать в событии его причастность истории, дальнейшие рассказы о войне можно закончить.

Писать о войне трудно. Что такое война, знают только те, кто никогда на ней не был. Так же, как описывать огромное пространство, у которого нет четких границ и нет внутреннего единства. Одна война зимой, другая — летом.

Одна во время отступления, другая — во время обороны и наступления; одна днем, другая ночью. Одна в пехоте, другая в артиллерии, третья в авиации. Одна у солдата, другая у приехавшего на фронт журналиста. Журналист может провести многие дни на войне, быть на передовой или в тылу противника, может проявлять большую смелость и жить совсем как, но все-таки у него совсем другая война. Потому что в конечном счете он обязательно уходит.

Лотман Воспитание Души Скачать

Он временно на фронте. Солдат на фронте постоянно.воистину рыба тухнет с головы. То, что мог награбить (а теперь это уже было не присвоение сахарных мешков из немецких армейских запасов, а имущество гражданских людей), присвоить себе какой-нибудь солдат, совершенно несопоставимо было с возможностями генералов, которые пользовались ими достаточно широко.

Не в оправдание могу сказать, что американская армия, с которой мы контактировали потом очень много, грабила не меньше, но с большим пониманием и разбором. Для нас было диковинкой всё, они умели выбирать действительно ценное. В ряде фильмов, изображавших конец войны, на экране всегда появлялись кадры торжественной встречи фронтовиков с вынесшими все тяготы их девушками и семьями.

Но между окончанием войны и даже первыми незначительными демобилизациями прошли месяцы. Это были самые тяжелые месяцы.

Мы стояли в чем-то вроде негустого лесочка. Нас не допекали занятиями (обычная м ука солдата в небоевых условиях), мы были свободны.

Воспитание Души Лотман

Мы даже могли, когда хотели, пойти в ближайшую немецкую деревню или в очень милый близлежащий городок. Но вдруг, и казалось без видимой причины, нас охватила гнетущая смертная тоска — не скука, а именно тоска.

Мы пили по-мертвому и не пьянели. Приходилось вспоминать и давать себе отчет в том, что в эти годы старательно забывалось. Еще отрывки из «Не-мемуаров».